При слове «проституция» невольно вспоминаются сцены и пассажи из произведений А.И.Куприна, И.А.Бунина, В.А.Гиляровского… Коммунистическая идеология относила проституцию к «язвам эксплуататорского общества», западная — к греховной, похотливой и несовершенной природе человека. Но сторонники и противники обеих доктрин разводили руками, когда речь заходила о борьбе с этим явлением.

Губернский Могилев после реформы 1861 года становился все более капиталистическим городом, в котором рыночные отношения, прибыль и деньги подтачивали патриархальную старину.

В Российской империи отношение к проституции было двойственным. По законам, принятым при Николае I, этот род занятий полностью запрещался на основании «свода уставов о предупреждении и пресечении преступлений». Глава IV этого документа, носившая название «О непотребстве», провозглашала: «Запрещается открывать днем и ночью дом свой, или наемный, для непотребства, входить в оный и непотребством своим или непотребством иных снискивать себе пропитание. Полиция ни в каком случае не дозволяет возникать непотребным и соблазнительным сборищам и повсеместно искоренять оные, под каким бы видом и названием они не существовали. Запрещается мужскому полу старее семи лет ходить в торговую баню женского пола, а женскому полу в баню мужского пола, когда в оных другой пол парится». С другой стороны, не замечать проституции было нельзя, и с 1843 года этот род деятельности был объявлен терпимым и допускаемым законом, но обязательно подконтрольным врачебно-полицейским комитетам, на которые возлагалась обязанность разыскивать, освидетельствовать и регистрировать публичных женщин и при этом больных венерическими болезнями.

При отсутствии мужа или отца по законам того времени задачу опеки над женщиной брала на себя полиция, следившая за  всеми одинокими  женщинами, которые в ее представлении были потенциальными проститутками и являли собой угрозу нравственным устоям. Однако проституция, или, выражаясь языком «Свода законов Российской империи», обращение непотребства в ремесло, сама по себе не вызывала уголовного преследования, мировой судья мог наказать лишь за несоблюдение правил, установленных для предупреждения непотребства. Циркуляром министра внутренних дел 1861года всем губернаторам поручалось безотлагательно составить полные списки публичных женщин и подвергать их повременному освидетельствованию не менее одного раза в неделю.

В Могилеве не было особо крупных предприятий, требующих женского труда, положение дел в сельском хозяйстве не выталкивало избыточное население деревни в губернский центр. «Фабрично-заводская промышленность, — сообщал в 1911 году в годовом отчете в Санкт-Петербург могилевский губернатор А.И.Пильц, — развита здесь слабо, она находится пока в тесной связи с земледелием и не создала того класса — фабричного пролетариата, к которому легче всего прививаются распущенность и наклонность к преступлению».

Несмотря на это, в первый год XX века в губернии по графе «Соблазнительное и развратное поведение, противоестественные пороки и сводничество» число преступлений составило 186, по которым были осуждены 49 мужчин и 49 женщин. В этих преступлениях абсолютное лидерство принадлежало возрастной группе от 21 до 30 лет.

В начале XX века контрольные функции, связанные с проституцией, в Могилеве закрепились за врачебно-полицейским комитетом, в который входили представители городской полиции и местные медицинские кадры под общим руководством полицмейстера, подчиненного непосредственно губернатору.

По постановлению Могилевской городской думы от 16 августа 1904 года могилевскому комитету по надзору за проституцией выделялось ежегодно по 300 рублей на наем помещения и текущие расходы. В городе преобладала организованная проституция в публичных домах и домах терпимости, которые содержали оборотистые «бандерши» и «мамки», промышлявшие развратом нанятых ими женщин.

Район «красных фонарей» проходил вдоль улиц  Виленской и Быховской. С наступлением сумерек благовоспитанным девушкам из Могилевской женской гимназии и частных гимназий мадам Коссович, Залеской и Романовской, не говоря уже о воспитанницах женского епархиального училища, на этих улицах появляться не рекомендовалось. К числу возможных клиентов «жриц любви», имеющих средства, относилась разночинная публика, не обремененная моралью, военнослужащие из расквартированных в Могилеве Гурийского полка и артиллерийского дивизиона, а также выбитая из колеи мелкая интеллигенция.

Рангом повыше шли проститутки, охаживающие более состоятельную публику на Днепровском проспекте и Большой Садовой улице — здесь в гостиницах «Европа», «Бристоль», «Франция» имелись специальные «комнаты свиданий» для более взыскательного контингента. Элиту дам легкого поведения составляли секретные проститутки, подчинявшиеся секретному надзору полиции, высокооплачиваемые красивые и приятные во всех отношениях женщины, услугами которых могли пользоваться лишь «сливки общества».

В большинстве своем в круг лиц, занимавшихся проституцией, попадали прислуга, фабричные работницы, портнихи, сиделки, гувернантки, актрисы, воспитательницы из иностранок и особенно хористки. Прошедшая регистрацию женщина получала «Заменительный билет» за подписью полицмейстера и смотровую книжку для отметок врача. В этих документах, которые в народе прозвали «желтым билетом», были, кстати, пропечатаны и права решивших превратить непотребство в ремесло.

Они гласили: «Четвертая часть дохода остается на руках у публичной женщины, и она этими деньгами сама располагает. Содержательница не вправе требовать, чтобы предметы прихоти и роскоши женщины, у нее находящиеся, непременно покупали у нее. Публичные женщины могут оставлять дома терпимости во всякое время. Денежные претензии содержательницы к женщине не служат препятствием к оставлению последними домов терпимости. Претензии по счетам между проститутками и содержательницами подлежат разбирательству только на основании общих судебных уставов. Все сделанное содержательницей для публичной женщины: платье, белье, обувь и т.п. остается собственностью женщины, если она пробыла в доме терпимости не менее года…»

С проституцией и сопутствующими ей явлениями боролись, как могли, правда, без особых результатов. Могилевские губернаторы старались не выпускать ее из поля  зрения. Из недр канцелярии губернатора выходили постановления: «Воспрещается распространять среди воспитанников средних и низших учебных заведений и прочих лиц юношеского возраста путем продажи или иным каким-либо способом сочинения или рисунки, направленные к развращению нравов или явно противные нравственности и благопристойности. 27 авг. 1908 г. И.д. Могилевского губернатора Д.Ф.фон Гагман».

Ослушавшихся ждал трехмесячный арест или штраф в размере 500 рублей. Или еще: «Приказ Могилевского губернатора №26. Два месяца назад через Могилевского полицмейстера было объявлено содержателям гостиниц  и ресторанов о недопустимости существования в их стенах хоров певиц, которые не только нарушают общую нравственную этику, но являются угрозой спокойствия обывателей, останавливающихся в силу необходимости в комнатах, отводимых для приезжих. 19 февр. 1909г. г.Могилев на Днепре. Губернатор Ген.-майор барон К.С.Нолькен». Иными словами,  контроль за проституцией был отдан на откуп чиновникам, а эта каста в силу специфики своего положения сама не отличалась чистотой нравов…

Борис СИДОРЕНКО, краевед.

mogpravda.by