Почему советские солдаты плакали, а судьи на Нюрнбергском процессе падали в обморок, слыша слово «Освенцим»?

Ворота, колючая проволока, надписи на немецком — все, как в документальных фильмах. Но сегодня мы не в кино: мы идем по реальному Освенциму. Этот польский городок похож на обычный райцентр. С одной лишь разницей: рядом с ним — страшные концлагеря Аушвиц и Аушвиц-Биркенау, где оборвались жизни миллионов невинных людей. Эти места стали символом всей системы немецких концлагерей. Аушвиц — единственный из них, который остался почти в нетронутом виде. Свидетели подтверждают: он был таким же во время войны. Через 67 лет после освобождения корреспондент «Р» прошла этими дорогами смерти вместе с бывшими узниками концлагеря.

— Здесь вообще ничего не изменилось, как будто вчера все было, — смотрит по сторонам 87-летний профессор Харьковского университета Игорь Малицкий.

Мой собеседник достает из кармана шапку в полоску (ту самую, которую выдавали здесь), закатывая рукав, обнажает семизначный номер узника Аушвица, и открывает ворота с известной всему миру надписью «Arbeit macht frei» («Работа делает свободным»). Этакий тонкий цинизм фашистов: ясно ведь, что никто и никогда не выйдет из этих ворот полностью свободным. Если выйдет вообще.

За воротами и несколькими рядами колючей проволоки — самое большое место уничтожения людей. Аушвиц совмещал в себе и концлагерь, и фабрику смерти. Место фашисты выбрали не случайно: пустые казармы, рядом железная дорога, в 30 километрах от лагеря развернута добыча угля, где нужен рабский труд.

— Ограда под электротоком, по всей территории сеть вышек, а между двумя рядами колючей проволоки — нейтральная зона шириной в 3 метра. Если заступал за нее, у смотровых была команда крикнуть предупредительное «вэк», а потом стрелять. Пленные старались подползти на животе поближе: на этих трех метрах росла зеленая трава, которую всегда хотелось съесть, — вспоминает Игорь Федорович.

Первый эшелон заключенных (польские интеллигенция, духовенство, политические деятели) прибыл в концлагерь 14 июня 1940 года. В середине 1941 года в Аушвице появились советские военнопленные. В итоге из 15 000 этих солдат до дня освобождения дожили всего 96 человек. Из 23 тысяч цыган свет воли увидели лишь 2 тысячи. 216 тысяч маленьких детей сразу отправились в печи крематориев. Хотя эти цифры — повод для споров.

— Официальная цифра уничтоженных в Аушвице людей — 1 миллион, но по нашим данным — больше 5 миллионов. Ведь считали только эшелоны. В каждом вагоне по норме 70—80 человек, но всегда было намного больше. Считали взрослых. На детей особо не смотрели. Я помню, крематории не справлялись с такой нагрузкой, людей жгли в ямах. Узник был игрушкой для любого надзирателя: людям ломали хребты, топили в бочках, как щенков, замораживали и рубили топором… — Игорь Малицкий перечисляет все эти вещи как само собой разумеющиеся. Он просто успел с ними свыкнуться. Но не простить.

«Селекции» и инъекции

Окна во многих казармах отличаются: всем не хватало места, верхние этажи наспех достраивали уже во время работы концлагеря.

— Вначале всех привезенных помещали в «карантин» — на 2 недели нас забросили на чердак, по утрам выгоняли на зарядку, издевались постоянно. Если ты это выдерживал — тебя записывали на работы, если нет — в печь. Несколько раз в месяц к нам приходил доктор: всех строили, он осматривал каждого и отбирал тех, кто приболел, ослаб и не годен для работы. Слабых, нам говорили, отводили в больницу. В крематорий, то есть. Этот процесс отбора тех, кому жить и кому умирать, немцы называли «селекция». До сих пор боюсь этого слова. И когда рассказываю в университете своим студентам об автомобильной селекции, перед глазами у меня совсем другая картина.

В марте 1942 года в Аушвиц прибыли и первые эшелоны женщин. Можно считать, что с весны 1942 года лагерь стал международным: сюда свозили сотни тысяч евреев из других гетто и тюрем. С одной целью — на смерть. В планах фашистов было уничтожить в Аушвице 11 миллионов евреев. Именно в Аушвице впервые осенью 1941 года применили газ «Циклон Б», который потом поставили на поток в газовых камерах остальных концлагерей. Его привозили в «санитарках» — машинах с красным крестом. 20—30 минут с газовой площадью 210 квад-ратных метров хватало, чтобы одномоментно уничтожить около 2 000 человек. А чтобы заглушить крики обреченных, немцы просто заводили свои мотоциклы.

— Да, помню, как нас здесь строили, — останавливается на одном из перекрестков Игорь Малицкий. — Если количество людей не совпадало с нужным — считали снова и снова. Чтобы ряды было легче считать, людям приказывали маршировать. Для этого создали специальный оркестр из талантливых музыкантов-евреев: на входе они постоянно играли военные марши. Выведут людей голыми на мороз и несколько часов считают. Некоторые падали и замерзали, вот и не совпадало количество…

Аушвиц печально известен и опытами врача Йозефа Менгеле по кличке Ангел Смерти.

— На построении рано утром видели, как в 11-й блок вели группы девушек, человек по 20. Они были молодые, красивые, не в лагерной форме, в гражданской, — вспоминает профессор. — Мы думали, им выделяют какую-то работу получше. А однажды утром увидели, как с того двора выезжают грузовики с костями…

Выжить после нечеловеческих мук удалось единицам. После рассказов спасшихся от Менгеле людей во время Нюрнбергского процесса заседания приостанавливали: судьи теряли сознание и падали в обморок.

«Почэкай, выйдешь из трубы»

Заходим в очередной блок. Внутри тесновато: трехъярусные полки до потолка, на каждой умещалось по 2 узника. Переносные виселицы, «голодные камеры», карцеры, темницы — все осталось нетронутым, во многих местах выцарапаны имена людей и слова проклятий врагам.

— Работали и передвигались мы в основном бегом. У фашистов был принцип: не можешь работать — тебе нельзя жить. Кто падал на землю — добивали. За это их хвалило начальство. Цена человеческой жизни была равна одному дню отпуска, куску колбасы к обеду или 100 граммам шнапса перед сном. Сколько убил — столько надбавок и получил.

Рабочий день в лагере начинался в 4 утра. Многие не выдерживали каторжного труда и умирали прямо на работе. Но вернуться в лагерь должны были и живые, и мертвые: строгий подсчет. Поэтому умерших приходилось нести на себе.

— Помню, как меня привезли из крепости Терезин в Аушвиц. Мы были грязные и уставшие, но нас сразу построили — и в тюрьму. А соседний эшелон повезли дальше, к крематориям. Я возмутился, говорю охраннику: «Как же так? Нас, грязных, в тюрьму, а их, чистых, в баню?» Охранник засмеялся и ничего не ответил. Однажды я наивно спросил у немца: «Когда мы отсюда выйдем?» «Почэкай, выйдешь из трубы», — засмеялся охранник и указал в сторону дымившего крематория.

Только потом Игорь Малицкий и его товарищи почувствовали запах и поняли, что огромные постройки с дымящимися и день, и ночь трубами — вовсе не бани.

«Вы едете жить и работать на Восток»

Больше всего евреев свозили в Аушвиц из Венгрии. В отличие от поляков, которые понимали ситуацию, им говорили «вы едете жить и работать на Восток». Люди брали с собой все необходимое для жизни: мужчины — деньги и акции, женщины — продукты и украшения, дети — игрушки. Всех плотно грузили в вагоны и везли по несколько дней без еды и воды. На платформе устраивались настоящие спектакли: все свои вещи люди «сдавали на хранение», подписывали чемоданы, сдавали деньги в сейф, получали квитанции. Потом толпу делили на две группы: мужчины отдельно, женщины с детьми до 14 лет отдельно. Людям велели раздеться и со словами «сейчас вы пойдете в баню» раздавали мыло и полотенца. Но это становилось последней станцией в их жизни: вместо лучшей доли и обещанной бани всех ждала газовая камера и крематорий.

В таких сложных условиях находились и свои герои. За каждую попытку побега соседей и людей из рабочей бригады нарушителя расстреливали. Во время очередного наказания немцы сказали, что убьют каждого 10-го в строю, и начали расчет. Один из «смертных» десятых номеров взмолился: у него оставалась жена и 5 маленьких детей. Тогда из строя вышел его сосед, «номер 9» и предложил свою жизнь вместо этой. Циничные немцы, как ни странно, согласились. Так «номер 9», священник Максимилиан Кольбе, спас жизнь человеку, а сам умер в муках без еды и воды в тесном карцере. За этот поступок в 1971 году Папа Римский Павел VI причислил Максимилиана Марию Кольбе к лику святых.

Своя «Канада» среди ада

На карте Аушвица есть еще одно важное место под кодовым названием «Канада»: название преуспевающей богатой страны означало огромные склады. 30 бараков двух складов были забиты от пола до потолка. Здесь рабочие команды узников сортировали вещи, дезинфицировали и грузили на тысячи поездов: все богатства считались собственностью Третьего рейха. Последняя партия уехать не успела, и теперь эти вещи стали музейными экспонатами.

У фашистов ничего не пропадало зря: золотые зубы перепаивали в слитки, человеческие волосы сушили, прессовали и отправляли в Германию на набивку матрасов. Пепел сожженных людей шел на удобрение почвы, неперегоревшие кости размешивали с раствором и асфальтировали дороги.

Подходим к корпусу номер 5: это зона тишины. В этой казарме сейчас музей личных вещей бывших узников. За тонкими стеклами — огромная экспозиция: горы очков и карманных часов, зубные щетки, бритвы, тазы и кастрюли заботливых хозяек, которые собирались в новую жизнь. На отдельном стеллаже — десятки кремов для обуви с надписями на разных языках: теперь именно по ним историки пытаются очертить круг стран, откуда свозили людей на смерть. Проходим в следующий зал: 7 тонн человеческих волос, горы обуви до потолка, все подошвы порезаны (там искали спрятанные драгоценности). Следующая витрина полна протезов и костылей: среди заключенных было много инвалидов, прошедших Первую мировую. Дверь напротив ведет к складу детских вещей: сердце сжимается, когда видишь потертых кукол, выцветших медведей, вязаные свитера и штанишки с латками на коленях. Все эти вещи — доказательство того, что люди ехали жить, а не умирать.

«В баланде плавали иголки, бритвы, часы, наперстки»

В Аушвице фото заключенных делали до весны 1943 года, потом оставили только татуировки. Иголкой царапали цифры и в раны втирали черную тушь. Вначале такое клеймо делали на груди, но от дикой боли многие теряли сознание: позже приняли решение бить номер на руке. Были свои отметки и на полосатой лагерной форме: звезда Давида — еврей, красный, зеленый и черный треугольники означали политзаключенных, преступников и цыган.

Подходим к маленькому стенду с едой. Игорь Малицкий свою пайку не узнает.

— Если бы мы так ели, многие бы выжили! От этого всего отмеряйте половину — вот наша реальная порция, — водит пальцем по стеклу бывший узник. — Утром давали «кофе»: грязную воду с песком, отваром трав, желудями, каштанами. На обед — пол-литра баланды: тот же песок, трава, брюква, шелуха картофельная. Ели медленно: в супе могла плавать иголка, бритва, часы, наперстки — все что угодно! На ужин давали хлеб, но эта порция в музее очень большая, от наших постоянно отрезали себе капо (старшие) блока. Помню, мы всегда старались получить на раздаче горбушку, думалось, больше наешься. А масло или маргарин тут зачем положили — не знаю: его нам никогда не давали. Жители соседних деревень старались помочь: бросали через забор или закапывали в местах наших работ картошку, хлеб. За это их расстреливали, много случаев таких помню.

«Гитлеры приходят и уходят, а народы остаются»

На территории Аушвица Игорь Федорович держится уверенно: стальной голос, спокойствие. Лишь на одном перекрестке страшные воспоминания взяли верх.

— На углу этого блока фашисты забили, не убили, а именно забили моего друга Толика. Он хотел кушать и попробовал что-то стащить на кухне. Парнишке было 16 лет. Его били так, что голова распухла. Добивать не стали, бросили мне. Изо всех сил тащил его по земле в медпункт. В один момент почувствовал, как его тело стало тяжелым. Понял — нет больше моего Толика…

Наспех заметая следы, фашисты сожгли 95 процентов документации, хотели уничтожить все крематории, газовые камеры и всех узников. Но не успели. 27 января в 3 часа дня первый советский солдат прошел ворота Аушвица-1.

— Советские солдаты рыдали, когда освобождали эти места, — рассказывает Игорь Федорович. — Таких мучений и зверств над людьми они не видели. А ведь эти ребята пришли с фронта, где смотрели смерти в лицо не раз. Но там были сражения, а здесь — просто издевательства и убийство беззащитных.

Выходим за ворота молча. Игорь Федорович украдкой вытирает слезы. Все вокруг оборачиваются на человека в полосатой шапке.

— У меня вот постоянно спрашивают: «Вы их ненавидите?» Знаете, я зла ни на кого не держу. У меня много друзей-немцев, мы хорошо общаемся. Охотно встречаюсь с молодежью в Германии, ведем дискуссии. Ведь эти люди не виноваты. За что ненавидеть? Гитлеры приходят и уходят, а народы остаются. И я хочу от души сказать спасибо за то, что люди сохранили Аушвиц, сохранили этот ад. Чтобы люди помнили…

Прямая речь

Петр ЦИВИНСКИЙ, директор мемориального музея «Аушвиц»:

— Мы постарались сохранить все в максимально нетронутом виде. У нас нет другого выбора: нужно показывать людям, на что они были способны. Каждый год нам приходит много писем с просьбами поискать, нет ли в архивах фамилий их родственников. Но у нас сохранились далеко не все имена и фамилии. Если находим данные — сканируем документ и отправляем родственникам. В 2011 году мы ответили на 11 000 писем. Любопытно, что география нынешних посетителей этого места совсем иная, нежели география войны. Приезжают люди из Японии, Индии, Канады. Из Южной Кореи в прошлом году приехало 40 000 человек. В 2011 году концлагерь Аушвиц посетил 1 миллион 400 тысяч человек. Из них около 75 процентов — молодежь.

Кстати

В системе всех немецких концлагерей было задействовано 70 000 солдат СС. В Аушвице работало около 7—8 тысяч. После капитуляции Германии из этих людей было наказано только руководство, примерно 10 процентам от всего персонала лагерей — комендантам, надзирателям давали по 3—4 года тюрьмы, остальные вернулись домой, к прежней жизни.

Автор: Виктория Терешонок