“Там и фауна, там и флора, там и галки, и грачи. Там глядят из-за забора на прохожих стукачи”, — пел Александр Галич в оттепельном 1961-м про дачи партийной номенклатуры. Жаргонное словечко “стукачи” в этой песне применено не вполне корректно. На спецобъектах было немало сексотов и осведомителей, но это особая категория сотрудников милиции и госбезопасности, имеющая мало общего с порицаемым в обществе наушничеством. О ней мы расскажем в одном из следующих номеров. Стукачество же — явление иного порядка.

На одном из наших интернет-аукционов выставлен со стартовой ценой 1,5 миллиона рублей любопытный лот: донос на польском языке “вельможному пану Канонику”. Написанный от руки текст датирован 1801 годом. Впрочем, челобитные в те времена чаще бывали устными: уровень грамотности не способствовал распространению эпистолярного жанра. А после череды реформ Александра II борьбу с “врагами” и вовсе поручили профессиональному сыску и его агентурному аппарату.

Сделанная в свое время ставка на всеобщую грамотность помимо явных достоинств обернулась и другой стороной: писать жалобы и доносы друг на друга принялись десятки и сотни тысяч людей. “Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело, — отмечал в своей “Зоне”, а потом и в ряде статей писатель Сергей Довлатов. — И все же я хочу спросить: кто написал четыре миллиона доносов? Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой?” Возглавлявший НКВД БССР Борис Берман, выступая осенью 1937 года в Россонском районе, подтвердил эти подозрения: “Товарищ Сталин по одному письму, по одному сигналу из Беларуси сказал, что в БССР есть враги, которые мешают народу наладить культурную жизнь. И мы начали их громить”.

Но о полной неразборчивости этого процесса говорить не приходится. В мае 1937 года будущий автор песен “В лесу прифронтовом”, “Огонек” и “Катюша” Михаил Исаковский переводил на русский язык стихотворения Якуба Коласа для нового сборника. И заметил крамолу, о чем тут же доложил главе Союза советских писателей Владимиру Ставскому. “Среди полученных мною стихов было одно под названием “Полымя”, — сообщал Исаковский. — Это стихотворение имело подзаголовок “Вместо приветствия к 5-й годовщине”… “Полымя” — это контрреволюционная нацдемовская организация, которая была в свое время разоблачена… Почему Колас включил это произведение в свой сборник? Напрашивается вывод, что сделано это с враждебными целями”. Донос осел в архивах: оказалось, что “контрреволюционная организация” была создана лишь через год после написания стихотворения.

Режиссер Григорий Чухрай вспоминал, что во время съемок “Чистого неба” на него регулярно писал доносы бухгалтер его съемочной группы. Владимир Меньшов как-то рассказал, как его не пустили получать “Оскар” за фильм “Москва слезам не верит” из-за двух кляуз, которые накатали его коллеги:

— В одной бумажке на меня донесли, что я удивлялся внезапному снятию с должности Подгорного (председателя Президиума Верховного Совета СССР до 1977 года. — Прим. авт.), а во второй — что похвалил обилие продуктов в заграничных магазинах.

Про коллективные разоблачения “врагов народа”, оговоры с целью занять чужую квартиру или должность написано немало. Менее известно, что порой доносы были откровенно анекдотичными. В начале пятидесятых работник одного из минских ателье Красников обращался в Москву к секретарю ЦК ВКП(б) Георгию Маленкову с “сигналом” на заместителя директора треста “Белтракторстрой” Юркова: “В кабине ателье, где примеряли заказанный им костюм, он демонстративно снял с себя пиджак, скомкал его и бросил на пол, заявив, что рукава должны быть длиннее”. Некий аноним, подписавшийся как “Знающий”, информировал первого секретаря Центрального комитета Компартии Беларуси Николая Патоличева: “В Белорусском государственном университете им. Ленина имеется некто Скоростецкий Адам Михайлович, который на всем протяжении учебы путал свою национальную принадлежность. В одном случае он показывал себя за белоруса, в другом — за украинца”. Примите меры! Стереть в лагерную пыль — это лучше всего! К секретарю ЦК Патоличеву обратилась и “группа отдыхающих санатория “Белоруссия”. “Сюда зачастую приезжают люди, ничего общего не имеющие с руководящей партийной, советской и хозяйственной работой, не связанные с производством и сельским хозяйством, — возмущались авторы письма — сановные пациенты. — Вот несколько примеров: медсестра Бобруйского облздравотдела, библиотекарь Витебского мединститута, контролер аптеки. В то же время, как нам известно, многие действительно нуждающиеся в лечении ответственные работники не могут получить путевки в этот санаторий”. Тоже хорошо бы кого-то посадить…

И все же чаще доносы можно было назвать неотъемлемой частью сталинских репрессий. И не только довоенных. “В Полесском облразнопромсоюзе председатель и главный бухгалтер раньше принадлежали к группе троцкистов, их взгляды и сейчас остались троцкистскими”, — выдержка из доноса 1951 года. Скромно упомянем, что к тому времени “троцкистов” уже в основном не было среди живых — товарищ Сталин давно с ними расправился. Но уж больно страшное словцо — кого хошь испугает!

Или другое письмо, оно пришло в ЦК КП(б)Б: “Просим обратить внимание на порочные методы руководства заводом отопительных котлов г. Орша Витебской области со стороны директора завода и главного инженера. Они расхищают государственные деньги, не возвращают в течение двух — четырех лет взятые в завкоме 500 руб. Рабочие и служащие, проживающие в новом восьмиквартирном доме, размещены по две-три семьи в одной квартире, а директор занимает 5 комнат, главный инженер — 4 комнаты. Вся мебель в их квартирах взята с завода и списана как негодная. Директор присвоил заводской радиоприемник и на упреки рабочих отвечает: “Что, захотели Америку подслушивать? Не положено вам слушать”. Какова сознательность и политическая подкованность со стороны доносчиков!

Опрос, проведенный порталом работа@mail.ru, показывает: каждый четвертый из ответивших (23% респондентов) признался в том, что шпионил за своими коллегами по просьбе руководителя. 9% могут это делать для продвижения по службе, более 50% готовы доложить начальству о неэтичном, с их точки зрения, поступке коллеги

Конечно, некоторые доносы бывали вполне обоснованными. Через семь лет после освобождения Беларуси “группа инвалидов Отечественной войны Советского Союза” из Минска обратилась с письмом лично к Сталину: “Мы наблюдаем неуважение, грубость и оскорбления со стороны председателя ВТЭК при 5-й поликлинике Ворошиловского (ныне Советского. — Прим. авт.) района города Минска тов. Тарасика, который наносит незаслуженные оскорбления участникам войны. Например, спрашивает инвалида: не в Ташкенте ли он воевал и там получил ранение? Он не имеет морального права комиссовать инвалидов, так как весь период войны находился на оккупированной территории, в то время как инвалиды войны на поле боя сражались против врага”. Письмо возымело действие: после расследования Тарасика сняли с должности.

Но что же толкает людей взять ручки и — написать? Интересный вопрос. Историк Александр Горбовский одной из причин массовости такого явления называет социальную зависть. Она была всегда, просто Ленин в 20—50-е годы возвел ее в ранг добродетели, назвав классовой ненавистью. И это дало результат. Однако профессор БГУ, историк Александр Гужаловский считает, что жалобы и доносы в СССР были не только своеобразной формой участия граждан в политической жизни:

— Обращения граждан были едва ли не единственным каналом, который позволял руководству увидеть реальность такой, какой она была на самом деле. Существуют примеры того, что решения высшего партийного руководства корректировались под влиянием поступивших “сигналов с мест”. Количество же мелких преступлений, махинаций, злоупотреблений, раскрытых благодаря этим сигналам огромно. Кроме того, они позволяли высшему партийному руководству держать под контролем государственный аппарат. Таким образом, объективно обращения граждан даже в виде доноса делали власть более эффективной и в результате содействовали ее укреплению. Не разделяю я это мнение. А вы?…

ng.sb.by