Спустя некоторое время начали двигаться немецкие танки. Их было очень много. Селяне впервые видели столько техники, слышны были возгласы: «Ну и силище!». А дед Аниська, живший через улицу напротив нас, даже сказал: «Теперь красным уже не вернуться». Он не то, чтобы был против возвращения красных, просто ни он, ни все остальные никогда не видели столько техники. Забегая вперёд скажу, что спустя 25 лет, когда по телевизору демонстрировали фильм «Разгром немцев под Москвой», дед Аниська смотрел у нас телевизор и восхищался, как красные решительным контрнаступлением отбросили немцев от Москвы и тем самым одержали победу.

Клонился к вечеру субботний день. Немецкие танки начали движение назад. Мы не знали почему. Позже выяснилось, что немцы встретили на пути продвижения сопротивление и, не принимая боя, стали возвращаться назад. В деревне в огородах и дворах разместились автомашины и мотоциклы. Их хозяева стали приводить себя в порядок: умываться, готовиться к ужину. Они были довольны! Везде слышался смех и спокойный говор.

Готовясь к походу на восток для немцев были отпечатаны простейшие разговорники. Их первыми словами были: «матка», «млеко», «яйко», «масло». Помню, как в этот первый вечер немецкой оккупации немец показал на ведро и произнёс: «Wasser». Мама испугалась и говорит: «А кто же это им уже сказал, что меня зовут Васей?» (Её звали Василиса).

В тревоге прошла наша первая ночь в оккупации. Немцы вели себя спокойно. Стрельбы нигде не было слышно. Наступило воскресение 13 июля. Немцы что-то предчувствуя, уходят из деревни на опушку леса. Жители собираются группками, в большей массе не так страшно. День проходит абсолютно спокойно. Но перед заходом солнца начался методический обстрел деревни. Сначала снаряды ложились слева направо с недолётом, а потом справа налево с перелётом деревни. Так повторялось несколько раз. Хоронясь от осколков, люди прятались под стены построек то с северной, то с южной стороны улицы. Ни один снаряд на деревню не упал: не было ни разрушений, ни пожаров, ни жертв. Похоже наши берегли пока деревню. К ночи, когда обстрел прекратился, и улеглись волнения, все соседи собрались в помещении почты. Никто не хотел оставаться в одиночку в своих хатах. Было не до сна. Разговоры… Разговоры…

Возможно, это были наблюдатели-корректировщики. У нас в деревне была ветряная мельница (сгорела в 1941 году).  Находилась она  в районе нынешней школы. Я не видел, но говорили, что на мельнице были красноармейцы. Знаю только, что рядом с нашим земельным участком (там теперь ФАП) был участок Потапа Бурмистрова и на нём с июля 1941 года была могила. Позже все было распахано, а во время строительства Дома культуры при рытье траншеи были обнаружены останки 3 красноармейцев. Также там нашли три противогаза, три фляги, три каски, три гранаты Ф-1 и личные вещи.

Июльская ночь коротка. Наступила утро понедельника 14 июля. Примерно до 9 часов утра было спокойно. А потом начался массированный артобстрел. Сначала очаги пожара стали видны на Усохах. Потом снаряды начали рваться и в Никоновичах. Загорелось несколько хат. Никто их не тушил. Жители стали покидать деревню. Коров и свиней угнали в лес ещё на рассвете. Туда же было угнано и стадо колхозных овец с пастухом Игнатом Пищаленко. А вот колхозные коровы — не знаю, где были. Но уже позже, по возвращению из леса, я с ребятами ходил на ферму посмотреть, как немцы убивают и разделывали туши коров.

К вечеру мы всей семьёй направились прятаться в лес. На опушке нас остановили немцы и указали на северо-восточное направление. По всей южной опушке леса у них были установлены орудия, оборудована линия обороны. Выдерживая направление на урочище Галики, мы пошли полем по ржи. Рожь была отменная и занимала большую площадь. Придя на опушку леса, сели отдохнуть. С собой не было ничего, даже воды, а жара стояла ужасная. Деревня горела. Народа на опушке собралось много. Старшие стали обсуждать, что предпринимать дальше. Надо уходить вглубь леса, ближе к реке Ухлясть — нужна вода и для себя, и для скота. Обговорили место расположения людей.

Во второй половине дня артобстрел прекратился, пожары уменьшились. Ближе к вечеру все взрослые пошли в деревню. Пошёл и я с отцом. Наша хата от пожара уцелела, конь больничный оставался в сарае. Отец запряг его в телегу, и мы начали грузить то, что необходимо для жизни в лесу. Надо отметить, что за время нашего отсутствия немцы похозяйничали. Кур почти не осталось, а что и были, то боялись человека — так их нагоняли немцы. Мясо из кадки было вывернуто, основные продукты у нас были спрятаны в ямке под полом. Собрали мы в ящики продукты, два мешка картошки, сухари, остатки муки, крупы, соль, погрузили на телегу, взяли кое-что из постельных принадлежностей и одежды. Всё более значимое было зарыто в землю. Уложив всё на телегу, двинулись в обратный путь — в лес. К заходу солнца многие, в том числе и мы, были на опушке леса по Зимницкой дороге.

И снова начался артобстрел, а в промежутках между разрывами, слышалось красноармейское «Ура», — оружейно-пулеметная стрельба. Очень много полегло наших солдат на поле у Лужков. Все они стали без вести пропавшими. В конце августа, в сентябре, население присыпало их останки. Уже в ночи мы расположились на Леоновой гриве. А с утра во вторник начали обустраивать лагерь. Для себя сделали шалаши. Для животных: коров, свиней, овец — загоны. С утра 15 июля началась жизнь в лесном лагере. Сколько прожили в лесу — не помню, но наверно недели три. Значит, вернулись в деревню в начале августа. Почти половину домов в деревне сгорело. Уцелела больница, я указывал раньше, и поповский дом — это здание, где до войны учились младшие классы. Теперь тут разместились несколько семей.
Наша хата осталась цела. Открыли ямы, где было припрятано зерно и другое имущество. Надо было все просушить, так как оно пролежало в земле больше месяца.

В первый день, по возвращении из леса, жители деревни, в том числе и я, увидели первого расстрелянного немцами жителя деревни — старика Севостьяна Прищепо. Прошли слухи, будто он перерезал телефонный кабель. Его расстреляли и присыпали землей на обочине улицы, несколько западнее от нас. Родственники его потом откопали и перезахоронили на кладбище.
Личные коровы остались в лесу. Пасли их наш Иван и Иван Тимофеевич Козлов. Там же оставалось и стадо колхозных овец. Скот, кроме свиней, оставался в лесу до октября месяца. За молоком я ходил ежедневно на ночь.

А вот и моя личная встреча лицом к лицу с врагом.

У нас в переулке, стояла большая крытая машина. Рядом — походный столик с различными предметами. Кто-то взял кувшин. Немцы заподозрили меня. Они на меня наставили винтовку. Дело приняло серьёзный оборот. Тот, кто незаметно взял, так же и подбросил кувшин. Меня отпустили. С неё и помню свою жизнь. С неё и вошла в душу постоянная боль ненависти.

Карательные экспедиции. Сколько их было? Не счесть. Все их приказы сводились к одному слову: «Расстрел». Видел собственными глазами, как расстреливали. В ноябре 1941 года эсэсовцы расстреляли двух военных, одетых в гражданскую одежду. Они шли по улице. Их схватили, приняв за партизан, и подвели к краю ямы, где мы прятали ящик с имуществом. Два немецких солдата выстрелили из винтовки в затылок. Они упали. Немецкий офицер ещё сделал два выстрела из пистолета по уже мёртвым. Так изверги проводили показательный расстрел в подтверждение своего приказа. Находить и хоронить строго-настрого запретили. До сего дня вижу их разорванные лица, и по-прежнему ужас сковывает всё тело. Фашисты всегда расстреливали разрывными пулями в затылок, чтобы в лицо нельзя было узнать расстрелянных. Подошёл к убитым Кирилл Гладышев, его арестовали и расстреляли.

Поздно вечером мой брат Иван(1926), Яша Симонов отвезли тела и похоронили. После расстрела этих двоих в деревне всё как-то сжалось. Настали чёрные дни и ночи. Керосина нет. Окна надо завешивать — светомаскировка. Вернулись к лучине, да на камине жгли смолу.

К концу 1941 года в западном конце Никонович разместился немецкий гарнизон. Мы ничего не знали о разгроме немцев под Москвой. Зимой стали вывозить лес для постройки сгоревших хат. Заготовил лес и отец с братом Иваном. Весной сделали сруб. Отец планировал для себя, но за неимением хлеба, продал в Быхов за 250 кг ржи.

(Окончание следует.)