1812: война на голодный желудок
30 июня 2012 12:05
Война 1812 года была однозначно отечественной, национально-осободительной для России и русских. Но 
мало кто сегодня задумывается о том, была ли она таковой для литовцев, белорусов и поляков, бывших жителей Речи Посполитой, а теперь подданных Российской империи. Им вторжение наполеоновских войск давало шанс вернуть независимость, потерянную в результате разделов Польши в 1793 и 1795 годах.
Результатом поражения восстания Тадеуша Костюшко в 1794 году явилась полная ликвидация Речи Посполитой, и Россия по соглашению с Пруссией и Австрией получила Курляндию, Литву, Западную Волынь и Западную Белоруссию. Не случайно Наполеона местное население встречало не просто как освободителя, а почти как мессию. Те же настроения царили среди польских солдат и офицеров в составе Великой армии.
“Русские всюду отступали. В Варшаве конфиденциальный Сейм возвестил миру о восстановлении Польши, – писал Клементий Колачковский, инженер-генерал, находившийся в рядах 5-го корпуса Великой армии под началом Юзефа Понятовского. – Все предвещало нам удачу. Тем не менее более прозорливые люди уже в то время предрекали нашему делу судьбу Карла XII. Они предвидели неудачи, зная положение нашего края, его особенности, зная климат России и военную мощь нашего противника. Но энтузиазм, охвативший поляков, не имел границ, и нашим девизом сделался клич крестоносцев “Тако хощет Бог”. Могущество России должно было сразу пасть перед нашими победоносными знамёнами. Но провидение решило иначе – и горькую чашу страданий пришлось испить нашему народу.
Первое столкновение под Миром положило предел нашим восторгам…”
Местечко Мир, расположенное на левом берегу реки Мирянки, представляло собой скопление деревянных домов. Жили здесь в основном цыгане, татары и евреи. На правой стороне речки высились развалины старого замка князей Радзивиллов, рядом был небольшой лес. Здесь тёплым июньским днём и произошла первая с начала войны 1812 года серьёзная боевая стычка.
Засада
С момента переправы через Неман Наполеон стремился вклиниться между двумя русскими армиями – 1-й Западной Барклая де Толли и 2-й Западной Багратиона. Оба русских генерала, в свою очередь, этому препятствовали и, отступая, искали способы для соединения. Королю Вестфальскому Жерому Бонапарту было поручено энергично и неотступно преследовать 2-ю Западную армию. В авангарде его войск продвигался 4-й корпус резервной кавалерии французского дивизионного генерала, графа Латур-Мобура, имевший в составе 11 полков польской кавалерии.
По мнению генерала Колачковского, Наполеон допустил промах, доверив выполнение столь ответственной задачи “бездарному и неосведомлённому Жерому”, а не “железному маршалу” Даву. Польская государственность была возрождена Бонапартом в 1807 году в виде Великого герцогства Варшавского, и формирование польской армии началось на освобождённых от пруссаков территориях на рубеже 1806–1807 годов. Новые полки кавалерии формировались из повстанческих отрядов, из необстрелянных новобранцев; не хватало штатных хирургов, лазаретов, средств на обмундирование. Впрочем, поляки с энтузиазмом поддержали Наполеона, и провозглашённая им “вторая польская война” как нельзя лучше отвечала их патриотическим целям – возрождению родины в прежних границах.
Отход 2-й Западной армии прикрывал казачий арьергард атамана Матвея Платова, которому Багратион поручил удерживать неприятеля у села Мир максимально долго. 27 июня три польских уланских полка корпуса Латур-Мобура догнали казаков и попали в устроенную теми ловушку – “вентерь”, мнимое бегство с последующей атакой из засады. Дикий вид казаков, их пронзительные крики и вой обескуражили молодых польских солдат. В каких условиях пришлось сражаться уланам, описывает вахмистр 7-го полка Дмоховский: “Полки так смешались на распаханном поле, что столбы пыли казались одним поднявшимся до небес облаком, не могли узнать друг друга. Все кричали: Ура! Ура! Одни звали: Назад! Другие: Вперёд! Наконец разобрались, но в сомкнутых колоннах не могли ни стрелять, ни рубиться”.
В тот же день Платов доносил Багратиону: “Извещаю с победой, хотя с небольшою, однако ж не так и малою, потому что ещё не кончилось, преследую и бью… Пленных много, за скоростию не успел перечесть и донесть. Есть штаб-офицеры, обер-офицеры. Вот “вентерь” много поспособствовал, оттого и начало пошло”.
На следующий день в бой под Миром вступила польская уланская дивизия генерала Александра Рожнецкого. Платов задействовал 11 казачьих полков, усиленных Ахтырским гусарским и Киевским драгунским полками. Всего 6500 человек плюс 12 орудий. Этим войскам противостояло 3600 польских улан. “Вещь, достойная удивления, – пишет Колачковский, – что наша дивизия без пушек и пехоты, в двух милях от своего корпуса, сражаясь с такой тучей конницы, постоянно охваченная с флангов, не подверглась полному уничтожению! Морально, правда, очень пострадала…”
На следующий день в бой под Миром вступила польская уланская дивизия генерала Александра Рожнецкого. Платов задействовал 11 казачьих полков, усиленных Ахтырским гусарским и Киевским драгунским полками. Всего 6500 человек плюс 12 орудий. Этим войскам противостояло 3600 польских улан. “Вещь, достойная удивления, – пишет Колачковский, – что наша дивизия без пушек и пехоты, в двух милях от своего корпуса, сражаясь с такой тучей конницы, постоянно охваченная с флангов, не подверглась полному уничтожению! Морально, правда, очень пострадала…”
Боевое столкновение под Миром вскрыло ряд изъянов в тогдашнем состоянии Великой армии. Один из них – безграмотное планирование операций, недальновидность военачальников. Так, генерал Латур-Мобур маршировал вдали от своего авангарда и не знал о сложившемся там положении. Кавалерию не поддерживали конная артиллерия и пехота. Рожнецкий вообще повёл себя авантюрно: ввязался в бой с превосходящими силами противника, пустился с целой дивизией в неудобную и неразведанную местность.
Для русских же войск, отступавших на восток, весть о первой победе была подобна глотку родниковой воды посреди раскалённой пустыни.
“Я люблю вашу нацию”
Ранее, 26 июня, авангард 1-го пехотного корпуса маршала Луи-Николя Даву вступил в Минск. Местная шляхта вышла встречать “дорогих гостей” с хлебом-солью, на галерее ратуши играл оркестр, под ноги французам летели цветы, раздавались восклицания: “Да здравствует Наполеон, избавитель Польши!” Маршал обратился к населению с просьбой помогать французским войскам, аргументируя это тем, что император Франции после победы над Россией восстановит независимость Речи Посполитой, государства двух народов – поляков и литвинов. Именно это от него и ожидали услышать дворяне в Минске.
В течение двух дней войска 1-го корпуса успели придвинуться к Минску и запрудили его, но в городе обосновался только генералитет, а солдаты расположились в окрестностях. 28 июня состоялось торжественное богослужение в костёле на центральной Соборной площади по поводу успехов Великой армии и освобождения Минска от русского владычества. Губернатором назначили польского генерала Миколая Брониковского. Русский язык попал под запрет.
Не осталась в стороне от событий и пресса. В одном из июльских номеров “Минской газеты” появилась заметка “Подвиг обывателя Мозырского уезда”: “Обыватель Мозырского уезда Богуш, нанятый русским правительством пригнать в русскую армию 72 вола и доставить 30 куфлей водки при помощи Иеронима Митрановского, скрыл этот транспорт в лесу у Старобина Слуцкого уезда. При приближении войск победителей названые обыватели Богуш и Митрановский при содействии польского унтер-офицера и одного рядового доставили транспорт в отряд победителей, расположенный под Глуском”.
Между тем 29 июня в кафедральном костёле Вильно состоялся торжественный акт воссоздания унии Литвы с Польшей. Тем самым соглашения о разделах Речи Посполитой были признаны утратившими силу. Здесь же, в Вильно, 1 июля Наполеон подписал указ об образовании Временного правительства Великого княжества Литовского. Официально оно называлось Комиссия временного правительства, и его власть распространялась на Виленскую, Гродненскую, Минскую губернии и Белостоцкую область с территорией 9808 квадратных километров. Бонапарт проигнорировал просьбы польского Сейма присоединить новое “государственное образование” к Варшавскому герцогству и таким образом восстановить Польшу в пределах 1772 года. Он держал в уме возможный мир с Александром I и не хотел сжигать все мосты.
“Я люблю вашу нацию, – сказал Наполеон в ответной речи перед депутатами. – Я сделаю всё от меня зависящее, дабы поддержать ваши намерения… Но я обещал императору австрийскому неприкосновенность его владений и не могу уполномочить вас ни к каким действиям, клонящимся к нарушению мирного обладания оставшихся в его владении польских областей…
Пусть Литва, Самогития, Витебск, Полоцк, Могилёв, Волынь, Украина и Подолия одушевляются тем же духом, который встретил я в великой Польше, и Провидение увенчает успехом святое ваше дело”.
Депутаты были в упоении; всех увлекла нарисованная оратором картина – присоединение к Польше чуть ли не половины России. Между тем в первых числах июня император заявил графу Луи Нарбонну: “Я люблю поляков на поле битвы – это храбрый народ; но что касается их законодательных собраний, их “свободного вето”, их сеймов, когда они заседали верхом на лошадях, с саблей в руках, то этого я не хочу”.
На голодный желудок
О возрождении Речи Посполитой император не думал, его заботило другое – как прокормить Великую армию. Накануне войны Наполеон позаботился о создании вблизи российских границ многочисленных складов продовольствия и фуража. Они обеспечивали подвижные провиантские магазины, следовавшие за войсками. За армией двигались и стада скота – источник так называемых “мясных порций” для солдат. Этот механизм чётко работал при прохождении через страны Западной Европы с их развитой системой коммуникаций. Проблемы начались в герцогстве Варшавском: на здешних плохих дорогах хозяйственные фуры отставали от быстро двигавшихся войсковых колонн. Недопоставки корма скоту привели к росту его падежа, соответственно, и солдаты недополучали мяса. С переходом через Неман ситуация стала критической. Великая армия практически полностью перешла на обеспечение за счёт местного населения.
Была предпринята попытка осуществить заготовки подрядным способом, но она не увенчалась успехом из-за недостатка наличных средств. В результате всё – продовольствие, фураж, транспорт, тёплые вещи – добывалось путём реквизиций, нередко с применением силы.
Первое, что слышали от французов жители западных губерний Российской империи, это требование продовольственных поставок в крупных размерах. Войдя в Гродно, Жером Бонапарт приказал забрать из магазинов и помещичьих имений весь хлеб, говядину и водку. В Могилёве маршал Даву распорядился, чтобы горожане пекли для его корпуса хлеб из своих зерновых запасов. Добровольные пожертвования на наполеоновскую армию делались исключительно редко. Когда княжна Радзивилл выделила 30 бочек муки, две бочки крупы, 10 волов и 12 баранов, об этом кричали как о чём-то небывалом.
Ряды армии угрожающе косили болезни. Наполеон покинул Вильно 4 июля и поспешил на север, оставив в городе три тысячи больных солдат. А в конце месяца узнал, что у них нет даже соломы, на которую можно лечь, и что на складах не сохранилось никаких запасов. Никогда ещё императору не приходилось выслушивать столько докладов о дезертирах, об отстающих, о мародёрах, чьи ряды пополнялись прежде всего входившими в состав Великой армии баварцами, пруссаками, рейнскими немцами и хорватами.
Полковник Христиан-Вильгельм Фабер дю Фор, служивший в корпусе маршала Нея, ужасался: “Ни одна кампания не была такой тяжёлой для армии, как Русская, в которой войска из-за больших маршей и огромной своей численности испытывали нехватку во всём, поэтому добывать провиант приходилось самим солдатам. Жители Литвы, вместо обещанных им преимуществ от нового союза, видели, как подвергаются опустошению области, занятые войсками их покровителей и союзников”.
Это было началом конца. В 1812 году вместе с Великой армией суждено было погибнуть мечте о независимости, жившей в поляках, литовцах, белорусах. Осуществлять эту мечту оказалось некому: как заметил генерал Колачковский, “вступая в бой, необходимо иметь полный состав в ротах, иметь людей с сытым желудком и исправной амуницией и оружием”. Уже к концу июня наполеоновские полководцы, за редким исключением, не располагали ни тем, ни другим, ни третьим.
