На безымянной широте, или Чьи в Беларуси хаты с краю
| Наша Беларусь хоть и не такое большое государство, как, например, Россия или США, но кое-какие габариты имеет. Насколько же все-таки она велика? Чем отличается жизнь на севере и юге, на западе и востоке? Мы решили выяснить это и побывать в гостях у самых «крайних» жителей страны. Определили их очень точно, при помощи GPS и карты. А еще захватили с собой специально сделанные таблички, чтобы обозначить эти хаты как достопримечательность. |
Самые крайние точки Беларуси мы пометили на этой карте желтыми кружочками. |
| Такие таблички нам изготовили на минском предприятии «ГоSпоdин оfормIтель». |
| Запад: «То тутака крутыть, то тутака болыть» |
| Самый западный населенный пункт страны — деревня Крынки Каменецкого района. В ней зарегистрированы всего восемь жителей, и то часть из них — дачники, приезжающие только на лето. «Аборигенных» домов лишь три. В том, который ближе всех к западной границе Беларуси, уже 46 лет живут Иван и Александра Климук. За домом — поле и лес, а там и до заставы рукой подать. |
| В Крынках говорят на западно-полесском диалекте, напоминающем украинский язык. «Тыхенько живыты, спокойно, только чтоб нэ былыся. Чтоб войныцi нэ було» — примерно так можно передать фонетику местного говора. Этой фразой хозяйка самого западного дома предварила наш вопрос: «Ну как вы тут?». Шарма здешнему языку добавляют польские заимствования, сказывается близость границы: — Сена не бардзо хочут, картошку лепей. Это о кроликах, которые вместе с курами и собакой составляют домашнее хозяйство Климуков. |
| У Александры Ивановны по-девичьи звонкий голос и протяжное произношение гласных, оттого кажется, что она не говорит, а поет. Полесский язык завораживает, и людей, на нем говорящих, хочется слушать и слушать. А хозяева и не против рассказать о себе. Один из самых драматичных фактов их жизни связан именно с границей. Когда-то родная деревня Ивана Федоровича, которую сейчас называют старыми Крынками, располагалась в нескольких сотнях метров от Буга. В 1939 году по нему прошла госграница СССР, и советская власть заставила людей отселиться от реки. Многие переезжали вместе с домами, оставив свою землю, погреба и сады. Когда в 1941-м пришли немцы, крестьяне перетащили жилища назад к Бугу и прожили там всю войну. После всем снова пришлось отступить от границы. Так, словно улитки, не расстающиеся со своими домиками, люди по три раза вынужденно съезжали с обжитых мест. |
| Иван Климук сначала был трактористом в местном хозяйстве, после серьезной болезни пришлось перейти в школу завхозом: в колхозе ведь нет легкой работы. Его супруга всю жизнь трудилась в полеводческой бригаде. Может быть, от земли она и получила свою мудрость, зоркость и, в лучшем смысле слова, крестьянское остроумие? Речи Александры Ивановны, как сейчас принято говорить, хочется растаскивать на цитаты. — Жизнь — как погода: то завируха, то солнечные дни, — это она о своем бытии с мужем. В ноябре 2012 года супруги справят золотую свадьбу. Почти пятьдесят лет назад отец Александры Ивановны подарил им с мужем патефон. Раритет, польского производства, обнаружился «на горе», на чердаке по-местному. |
| — Все такое ветром подшитое, — Александра Ивановна скептически оглядывает сломанный аппарат, весь в пыли и паутине. — Паукам квартира была. Пауки переживут, а патефон знатный. Его ценность увеличивают сохранившиеся пластинки с «хорошей музыкой польской», как утверждает хозяин. К слову, сотрудники местного сельхозпред-приятия «Восход-Каменец» обещали восстановить музыкальную игрушку к золотой свадьбе Климуков. Удивительно, но у этих сельских жителей нет бани. Водопровод и газ есть, а бани нет. — В каструле, в каструле баня наша, — смеется Александра Ивановна. Есть еще, правда, летняя «душевая»: наверху маленькой кабинки во дворе закреплена бочка с «дождиком» — «солнышко нагрие банку тую, и тепленькая водичка». |
| Какими Крынки были раньше? Александра Ивановна по старинке меряет величину деревни в коровах: когда-то их тут было шестнадцать. Редеть население, по словам Климуков, начало давно. Старшее поколение умерло, среднее подалось в Брест. Детский смех здесь если и раздается, то только на дачах. Один из дачников — родной брат Ивана Федоровича. Еще одна его родственница — старенькая тетка — живет по ту сторону границы. Детей у супругов нет. О чем думают жильцы самого западного дома Беларуси, сидя на крылечке у себя во дворе? Возвращаются мыслями в 1975-й, когда совершили свое единственное большое путешествие — круиз Одесса—Сухуми—Батуми—Сочи? Или сочувствуют друг другу, потому что «то тутака крутыть, то тутака болыть»? А может, размышляют о преимуществах жизни в этих местах, где даже не везде принято закрывать на замок дом, когда уходишь… |
| Север: Муж дочки — в Иностранном легионе |
| Проржавевший прожектор — первое, что отмечаешь при виде хаты Геннадия Рацковского. «Бьет» он не так и далеко, зато направленным лучом. Не везде такой увидишь, а здесь — есть. И не зря. Ведь эта хата — единственный жилой дом в деревне Прошки Верхнедвинского района, самом северном населенном пункте нашей страны. Вокруг — лес, и, если что случится, рассчитывать придется только на себя. |
| — Родился я в Прошках, а как вырос, так сразу и уехал, — рассказывает Геннадий. — По всему Советскому Союзу носило: Набережные Челны, Саратов, Львов, Николаев… В последнее время жил в Латвии. А в 1993 году родителям плохо стало, вот я в Прошки и вернулся за ними присматривать. Теперь работаю вальщиком в местном лесхозе. Хата, кстати, у Рацковского не совсем обычная, а, можно сказать, историческая. — Читали книгу «Спросите у берез»? Там все про это место написано, — хвастает он. — Здесь в войну подпольная комсомольская организация была. Доска у нас висела, да потом ее сняли — мол, дом уже послевоенной постройки, не соответствует. К тому же вроде как неблагоустроенно у нас тут. — Ничего, сейчас другую вам повесим, — утешаем хозяина мы и достаем из сумки заготовленную табличку и шурупы. |
| Вместе с Геннадием живет его подруга Елизавета. И когда хозяин на работе, остается дома одна с собачкой Ладой. — Жутковато здесь бывает, — признается женщина. — Вот уехал на днях Гена в командировку. А ночью слышу рядом с хатой глухие удары. Стук! Стук! Стук! Затаилась — что еще могу сделать? Наутро пошла: колода лежит, вся в крови и в шерсти какого-то животного. Егерь потом приезжал, разбирался, но что там было — до сих пор не знаю. Зато местные пограничники два раза в год выписывают Елизавете премию. За бдительность. — То настоящего нарушителя границы приметы сообщу, то учебного, как в последний раз. Постучался в хату, а я смотрю — у него кроссовки беленькие, без пыли. Как так могло получиться, если он из леса пришел? Ну я все равно запомнила все до мелочей, даже что у него на джинсах написано, и сразу за телефон. Пограничники удивлялись, как это я его так «сфотографировала», — говорит Елизавета. |
| Пока прикручивается табличка, выясняется еще один сюрприз. Ну можете вы себе представить: у Геннадия племянница замужем в Велико-британии, а у Елизаветиной старшей дочки супруг в Иностранном легионе служит, в Африке! — И все-таки как вы здесь одни? Переехать не думали? — допытываемся мы. — Ну не одичали же! — смеется Геннадий. — Есть и телефон, и телевизор, и радио. Три раза в неделю заезжают почтальоны, два раза — автолавка. В двух километрах — соседняя деревня, куда всегда можно в гости на мотоблоке съездить. Собака есть, аист вон в гнезде сидит. — Я против переселения, — говорит и Елизавета. — Кому хотелось, уехали. А мне здесь удобней. Надо — пошла сюда, надо — туда. Только боязно бывает — это правда. Ну что ж, на крючок закроюсь и сижу… |
| Тем временем остальные семь хат деревни Прошки доживают свой век без хозяев — мишень для дождей и крохоборов. Сквозь крапиву протискиваюсь в первую попавшуюся. Внутри пусто и немного жутко. Дыры в дощатом оранжевом полу, зеленые фотообои, выцветшие до аквамарина. На полу будильник с развороченными внутренностями. Время остановилось в 7.23. На ящике нахожу запыленный конспект ученицы 9-го «Б» класса средней школы № 2 г. Новополоцка Бужинской Татьяны. Читаю наугад: «Борьба Ленина за создание марксистской партии в России…» Где ты теперь, Татьяна? Пригодились ли тебе знания по «борьбе за создание»? |
| Другая хата. Прямо посреди комнаты растерянно застыл сервант с распростертыми, как руки, дверцами. Все равно как выбежал в центр, а зачем — забыл. Рядом с сервантом — тумбочка, вся в наклейках от жевательных резинок. Слава богу, не эротика. Зато вся палитра 1990-х: «Робокоп», «Элен и ребята», «Спайс Герлз»… И даже образовательная наклейка с динозавром струтиомимом, похожим на страуса. Он вымер, ловлю себя на мысли, — так же, как и эта затерянная в лесах Витебщины деревня… |
| Юг: Дед Гриша и его десять телевизоров |
| 75-летний Григорий Федоренко из деревни Нижние Жары Брагинского района живет в совершенной глуши, но имеет десять телевизоров! Два «ящика» в хате: один «с мухами» ловит три канала, другой служит тумбочкой. А остальные восемь за ненадобностью пылятся в сарае. Столь необычному обстоятельству, удивившему нас поначалу, быстро нашлось объяснение: — Цэ сын мой, Алеша, с электроникой любил возиться. Хтось выкине телевизор, радио, а он домой тарабанит. Починит, настроит — як новий… Он учился в гомельском колледже на электротехника, а зараз там працюе, — на свой манер говорит дед Гриша. Он живет в крайнем доме № 7, и южнее его — ни одной живой души до самой границы. |
| У понятия «граница» здесь несколько значений. До государственной межи с Украиной — три километра, рубеж зоны отселения и отчуждения и знаки «Радиация!» — за ближайшим лесом. До аварии на ЧАЭС Григорий Михайлович одно время жил в Чернобыле — получал квалификацию электрика, на его глазах строился город атомщиков Припять. — По телевизору ничога не казали, но мы с первых дней знали, что здарылась беда. Видели, как литали день и ночь на Чернобыль верталиты. Потом в деревню пришли военные, и нас с детьми эвакуировали в Минск, — вспоминает пенсионер весну 1986-го. |
| Удивительное дело: от Нижних Жаров до Чернобыля каких-то 30 километров, но деревня не вымерла, не опустела — здесь живут 64 человека. Лучшие времена, конечно, позади. Крепкий колхоз, семилетняя школа, две сотни дворов – полвека назад жизнь здесь бурлила. А ходившие по Днепру пассажирские теплоходы делали остановку в Нижних Жарах чаще, чем сегодня рейсовые автобусы. Опустел и дом Григория Федоренко. Трое сыновей и дочь с внуками разъехались — кто в Гомель, кто в Минск. Пять лет назад умерла жена, хозяйство пришло в упадок. — Грубка зовсим продирявилася, — качает головой старик. — Трэба Кашпировского вызваты. — Кого вызывать? — Да Володю Апэцко, майстера нашего. Оказалось, такое интересное прозвище водится за одним из сельчан. А с какой такой причины прицепилось оно к человеку, за давностью лет никто уже толком не вспомнит. |
| Давно не растут в огороде картофель, лук, капуста. Зато наливаются у дома гроздья винограда. Южными ягодами на фоне обступившиего деревню соснового леса здесь удивишь разве что человека приезжего. Куст подсолнуха и арбузная бахча под окном, свои абрикосы и грецкие орехи — все это настолько привычно в Нижних Жарах, что местные жители не придают тому никакого значения. Есть у деда Гриши и своя живность — петух, три курицы да цыплята. — Яйки несет одна — та замужняя, а остальные холостячки, — смеется хозяин и вспоминает, как недавно бегал по двору и отпугивал коршуна, который норовил унести в когтях желтых птенцов: — Двойчы коршаки ледве квочку не хапнули. Отбил, а не то засталися б цыплятки сиротками. На судьбу, рано отнявшую у него отца и подарившую пятерых внуков, Григорий Михайлович не ропщет, старческие немощи переносит с улыбкой. Слушает радио, смотрит телевизор и от жизни не отстает. Вспомнил в разговоре о недавнем повышении пенсий, об аварии на «Фукусиме». Ему, прожившему 25 лет под боком у чернобыльского реактора, близка боль японцев… |
| Кстати, как выяснилось, в Нижних Жарах жила старейшая жительница Беларуси Мария Васильевна Шарая. Она умерла в 2001 году в возрасте 123 лет. Кто знает, может, и дед Гриша скоро станет знаменитостью. Его дом мы обозначили заметной издали табличкой. Теперь всякий проходящий будет знать, что хозяин тут непростой. Как-никак, самый южный житель нашей страны. |
| Восток: «Навошта вам такая бабка?» |
| Граница с Россией по Хотимскому району протянулась на 99 километров. Самая крайняя на карте деревня — Гавриловка. Впрочем, деревней ее назвать трудно: остался всего один дом. Тук-тук. Вы крайние? — Навошта вам такая бабка здалася? — торопится к калитке хозяйка. — Каб вы гадоў 70 таму папрыязджали… Одно окно на главную дорогу. Один фонарь. Один дом. Одна жизнь на двоих. Покосившиеся стены давно стали родными для Хололовых. Иван Васильевич и Анна Николаевна даже не помнят, сколько здесь живут. — Нарадзіліся тут, вун через дорогу мой дом был. Выросли. И доживаем, — по-простому и одновременно мудро объясняет Анна Николаевна. |
| Сколько же лет нашим старожилам? — Я — з 28-га года, ён — з 30-га. Дык пасчытайце, скольки нам лет? Выходит, 81 и 83. Высокие деревья, покосившийся забор, у ног копошатся котята и щенок. Живут дружно: не принято на окраинах ругаться. Раньше, с грустью вспоминает бабушка, на этом дворе был весь сельский «ассортимент» домашних животных: корова, конь, свиньи. Сейчас остались лишь куры с гусями да коза. На крупный скот не хватает сил. Через пару километров — деревня Липовка. Оживленная и перспективная. А до войны и Гавриловка шумела будь здоров: было 60 дворов. Работали сельчане день и ночь. Зато и без хлеба не были. А гуляли как весело, с особой интонацией Анна Николаевна рассказывает про танцы да гармонистов. Сейчас все стихло. Веселят разве что радио и телевизор. В особом почете у бабушки сериалы. — Ды гэта ўсё ня тое. Павер, дзетка. Верю. О войне хозяйка помнит мало: «Страшна было, да і ўсё». Пожилой отец здорово рисковал: в оккупированной деревне водил в лес партизан. Но здесь такая «крайность» территории сыграла в плюс: их район партизаны освободили одним из первых. |
| После войны пришел свататься Иван. Но согласилась девушка не сразу: молодая еще была. — Як мы сышліся — и сама не знаю, — улыбается бабуля. Муж Иван Васильевич — герой, о котором знает вся округа. Образцовый работник. Сейчас супругу нездоровится. Видимо, годы берут свое. — И не гляджу на гэтыя награды. Все тогда работали много. А чего его выбрали — не знаю. Хлебосольностью и гостеприимством этот дом славится давно. Домашние колбасы и выпечка Хололовых — вещь в округе известная. Да и печь есть для кого: четверо детей, пятеро внуков и четверо правнуков. Ивана Васильевича и Анну Николаевну можно по праву считать богатыми людьми. Надо сказать, жизнь не разбросала их родных далеко. Двое сыновей живут в Хотимске, двое — в близкой Липовке. Внук женился и живет в соседней деревне. Но уже со стороны России. Раньше частыми гостями России были и наши герои, ездили в магазины да на ярмарки. А теперь, как говорят в Хотимске, наоборот: все чаще россияне ездят за продуктами к нам. — А ў іх што, няма? — удивилась новости бабушка. — Есть, но им нравятся наши. Автолавка к Хололовым приезжала два раза в неделю. Но старики подкорректировали ее работу: — Навошта два разы машыну ганяць? Нам аднаго разу хватае. |
| У дороги возле дома одиноко красуется фонарь. Летом и так светло, а вот зимой он нелишний. — Да навошта нам гэты фанарь? Сымайце яго, — опять с присущим белорусам экономным самоотречением рассуждает пенсионерка. После всего этого у меня остался только один вопрос: — Как вы тут живете? — А вот вы спросите: как? — опять смеется бабушка. — Чувствуете, что крайние? — А як жа? Душа чувствует. Адны мы тут засталіся. Все паўехалі. Но яны ж вярнуцца. За многа кіламетраў их прывязуць хараніць сюды. На родину. Через дорогу колосится рожь. Зерном Беларусь засеяна до самой границы. А до нее рукой подать: метров триста. Бабушка с отрядом котят и щенков провожает меня за калитку. Ощущение странное. И фразу «дальше некуда» здесь употребляют не в переносном смысле, а в прямом. Но главное ведь — не где живет, а кто живет… РЭСПУБЛIКА |
