Учитывая многолетнюю историю базировавшейся в городе гвардейской дивизии, быховский праздник. Накануне долго перебирал кандидатуры для тематического интервью, но на этой остановился не сразу. По разным причинам. Кандидат – человек не публичный, да и, в принципе, за все время журналистской деятельности общаться с собеседником в такой ипостаси не приходилось. Признаюсь, робел. А после отбросил все сомнения – знаю ведь, что человек более чем достойный. «Ну, здравствуй, пап!»

Досье «МП»

Олег Васильевич Грибанов

Родился и вырос в Новосибирской области.

В 1976-1991 гг. – помощник командира корабля Ту-22М2.

На протяжении пяти лет – начальник поисково-спасательной и парашютно-десантной службы 240-го полка.

Майор запаса.

После службы работал в деревообрабатывающей сфере, был педагогом, индивидуальным предпринимателем. Сейчас на пенсии.

Женат. Имеет двоих детей, двух внуков.

Его взлет

— Авиация… Почему? Неужели с детства ею грезил?

— Ты знаешь, да. Но сразу в Томский политехнический институт поступил. Почему? Года не хватало для «летного». Туда с 17-ти брали, а я школу в шестнадцать окончил. «Политех» — это переходный рубеж, чтобы время впустую не тратить. Но душа к нему сразу не лежала. Потому и перешел, как только появилась возможность, в Оренбургское летное училище.

— Итак, училище… Не сомневаюсь, что вспомнить из тех времен есть много чего, но хотелось бы услышать о  самом неординарном, экстремальном случае.  

— Самостоятельный полет на боевом самолете ИЛ-28. Рядом штурман, молоденький лейтенант, сам только год как после училища. Шла отработка виражей, разворотов и прочих элементов пилотирования. Только взлетели, на высоте 400 метров открывается «фонарь» (прозрачная часть пилотской кабины, защищающая экипаж от воздействия встречного потока воздуха, погодных условий и шума Прим. авт.). Представь – это сразу потеря зрения процентов на 80, потому что видишь только кромку неба сквозь козырек вроде мотоциклетного. Еще и не слышно ничего – голос руководителя полетов в шлемофоне что-то бубнит неразборчиво. А я ему, наоборот, кричу в ответ. Все это время над головой — «фонарь» болтается. Закрыть его невозможно – скорость 400 км/ч. Дезориентация полная. Признаюсь, запаниковал. Даже забыл об экипаже.

Потом собрался, успокоился. А дальше все по инструкции. Подхожу к развороту, ориентиров не вижу. Пробую на посадку заходить – не видно полосы. Говорю: «Иду на повторный круг». И тут цепляюсь взглядом за деревья, вырисовывается картина. Сажусь. Уже даже спокойно.

Полет закончился выговором за то, что не проверил закрытие фонаря, и… объявлением благодарности — все же вышел из ситуации повышенной сложности.

— Знаю, что после училища вариантов распределения на службу было много. И, вроде как, именно в Быхов Олег Грибанов попал не без хитрой уловки…

— В Быхове я на стажировке был еще в 1976 году. Гарнизон и сам город понравились. А уже на финальной стадии училища случился у меня курсантский «залет» – серьезное взыскание получил. Зная, что за провинность командование отправит меня служить к «черту на кулички», на собеседовании отчеканил: «Посылайте куда угодно, только не в Быхов». Вот как раз в Быхов и отправили в наказание (улыбается). А мог бы попасть в «знойный» Североморск или Монгохто, что на Дальнем Востоке.

На боевом курсе

— Вспомни времена, когда уже опыта поднабрался. Каково это — летать на многотонной машине, оснащенной сверхмощным оружием?

— Гордость была. Даже если в небо поднимались с незаправленными топливом ракетами. Это ж махина какая! А если практические пуски ракет были, тогда экипаж с почестями встречали – жареного поросенка подавали. Я это к чему? Особый статус был. Заслуженным авторитетом пользовались все члены экипажа. Независимо от того, кто ты —командир корабля, его помощник или оператор. В любом случае, ты — в пусковом экипаже. При этом некими «вершителями судеб» себя никто не позиционировал. Я сейчас не буду в расчет опасность или неопасность службы брать: у любого водителя работа сопряжена с риском для жизни. Каждый из летчиков просто делал свое дело. И знал: если поступит команда: «Выйти на боевой курс и пустить ракету», приказ будет выполнен.

— Тревоги в военном гарнизоне — постоянная часть службы. Наверное, к ним привыкаешь со временем. А никогда не возникало мысли: «Вот эта — иная. Боевая…»

— Порой некоторая расслабленность действительно появлялась. Но крайне редко. Вот пример. Ноябрьские праздники, личный состав дома, и тут всех поднимают по тревоге.  Думали: «Ну, сейчас построение, и отпустят…». А тут ставится боевая задача, поднимается в воздух весь полк. Полет происходит в режиме радиомолчания. В выданных пакетах — заготовленные карты. По ним пошли в сторону Балтийского моря, на Калининград, в заданный район пуска. Здесь уже по «морзянке» передали координаты цели. А дальше — прямиком по боевому курсу. Слышим команду: «Приготовиться к «Грому», так дают обозначение пуску ракет! То есть через 20-30 секунд ракеты поразят цель. И только непосредственно на рубеже пуска дают новую вводную: «Отставить «Гром».

Уже потом выяснилось, что поднимались на перехват корабля капитана Саблина. Но его успели перехватить фронтовые бомбардировщики: несколько бомб положили перед носом угонщика, он застопорил ход.

Справка «МП»

Валерий Саблин – советский офицер Военно-морского флота, капитан 3-го ранга, поднявший восстание на большом противолодочном корабле «Сторожевой». По официальной версии, пытался угнать судно в Швецию.

— А что за история о взаимоотношениях с потенциальными противниками из НАТО?

— В воздухе над нейтральными водами часто с ними пересекались. Знали и бортовые номера, да и в лицо узнавали. Они подойдут вплотную и жестами показывают: открой, мол, люки, ракету выпусти – сфотографируем. Мы в ответ тоже жестом: фигуру из трех пальцев – «нате, вам, соколики!» Поснимаем друг дружку, рукой взмахнем на прощание и расходимся.

— Каждый кулик свое болото хвалит. Вот и представители каждого из родов войск считают, что именно они элита армии. Но, мне кажется, что авторитет ВВС, а тем более ВВС Военно-морского флота, признавался всеми. Много бонусов у летчиков было в действительности, привилегий каких-то?

— Во-первых, стаж год за два. В столовой офицерский состав официантки обслуживали. Меню опять же разнообразное. Те же самые кожаные куртки – фасон-то по сей день, наверное, в моде. А голубые петлички на черной форме как смотрелись! Даже те, кто служил в Германии (а на тот момент это было престижно), выказывали некую зависть к нам. Да мы сами себе завидовали. Честно.

— Это все, конечно, хорошо. Но как вас, летчиков, служба-то потрепала. Взять твой полк. Скольких эскадрилий уже нет в живых? Многие ведь ушли раньше срока, относительно молодыми мужиками…

— Да, уходят раньше положенного срока, и ровесники, и те, кто постарше. Наверное, во многих случаях, это и правда отголоски службы. Был бы я здоровее, если бы не летал? Честно, не знаю.

— Катастрофа на быховском аэродроме… В ней погибли твои сослуживцы, добрые приятели. После нее было осознание того, что, возможно, идешь на взлет в последний раз?

— Выражение тогда такое ходило: «Кто-то идет на работу, взяв с собой портфель, а кто-то — взяв с собой жизнь». К подобным высказываниям я всегда относился отрицательно. Любой человек может потерять жизнь, в том числе, и на работе. Летали всегда. Скажем так, это служба. После катастрофы некоторые ушли, «списались с летной работы». Сперепугу или переосмыслили что-то для себя. Просто до трагедии на какие-то мелкие неисправности не обращали внимания. Месяца через два после нее возобновили полеты, и как-то заострено было внимание на всем.

— То есть ты не ловил себя на мысли: «боюсь летать»?

— Я — нет. Те же, кто про себя так думал, уходили.

— Отдельная тема — парашютно-десантная служба. Она же тебя увлекла. Почему?

— Когда курсантом был, прыжки с парашютом не то, что бы любил, но прыгал исправно и качественно. А тут вакантная должность появилась. Мне было тогда лет 26-27. Комсомолец, но беспартийный. А порядок был такой – не вступив в партию, командиром корабля стать невозможно. Значит, и звание будет – старший лейтенант. С перспективой лет через пять получить капитана. Должность начальника ПДС эту перспективу существенно приближала. Но думал как: получу звание и уйду. А потом затянуло дело. Наша полковая парашютно-десантная служба была одной из лучших на флоте. А я – единственным беспартийным начальником. Так и не стал коммунистом, кстати. Не скажу, что из политических соображений, но принципиально.

— Сколько прыжков за плечами?

— По книжке прыжков парашютиста — чуть больше четырехсот. Но открою секрет: не все летчики у нас прыгали, по-простому – сачковали. Так что я два своих обязательных прыжка за смену в свою книжку вписывал, а еще два-три в книжки сослуживцев. Если суммировать все прыжки, под 800 набежит.

Жесткая посадка

— Слезы на твоих глазах видел лишь дважды. Один из них, когда ты ушел в запас. Тебе было 36, а часть расформировали. Ведь были предложения о продолжении службы. Почему ты их не принял?

—Потому что у меня были жена и двое детей. А те точки, куда можно было поехать служить, ну никак для них не подходили. Неспокойная к тому времени Латвия, далекое Монгохто, бесквартирное Донское. Долг Родине я к тому времени отдал сполна. Поэтому выбрал семью.

— Но ведь потом, чтобы прокормить эту семью, тебе пришлось кардинально изменить образ жизни. На первых порах грузчиком приходилось работать. Не жалеешь об утраченных возможностях?

— Может, и было тяжело, но выбор был сделан. Зато вы с сестрой в Беларуси выросли, жена маму свою не покинула. Напиши, кстати, что подавляющее большинство офицеров всемерно благодарны своим женам – практически боевым подругам. Они ведь всякого натерпелись, но всегда были рядом. Наши успехи – это их поддержка, их заслуга. А небо… Есть сожаление! Думаешь: еще послужил бы, еще полетал бы. До сих пор если видишь ночью бортовые огни пролетающего самолета, невольно представляешь себя на месте этого летчика. Ночь, огни внизу, красота…

Беседовал Владислав ГРИБАНОВ.