Имя Григория Ефимовича Распутина широко известно во всем мире. Политиком Григорий Ефимович конечно же не был, но в известных всем предреволюционных событиях, и особенно тех, которые связаны с царской семьей и с самим царем в бытность его Верховным главнокомандующим, «святой старец» сыграл зловещую роль.

Выходец «из народа»

Появление Распутина на политическом горизонте России начала XX в. не было случайностью. И Николай II, и российская аристократия, и оппозиционная либеральная интеллигенция, и интеллектуальная элита страны истово верили в то, что их окружает могучий и духовно чистый народ-богоносец, который знает какую-то сакральную правду и живет по этой правде. Проникнуться такой правдой хотел и сам император и его близкие — жена Александра Федоровна и их многочисленное потомство вместе с наследником престола, больным гемофилией царевичем Алексеем. Привнести в царское окружение такую правду должен был конечно же выходец из народа, как оно и произошло. Если верить дошедшим до нас свидетельствам, Распутин как только мог спекулировал расположением императорских особ. Случайному попутчику в Царское Село он не стесняясь откровенничал: «У царя я человек свой…вхожу без доклада. Стукотну, вот и все. А ежели два дня меня нету, так и устреляют по телефону…Григория Ефимовича дожидаются. Вроде я у них как примета. Все меня уважают. Хороша царица, баба ничего. И царенок хорош. И все ко мне…»

Но время шло, летом 1914г.началась война с Германией и ее союзниками, и в августе следующего года Ставка Верховного главнокомандующего, должность которого исполнял теперь сам царь, переместилась в тихий губернский Могилев. Распутин же в это время своими кутежами и связями с петербургскими проститутками служил предметом досужих столичных сплетен и поднимал тиражи центральных российских газет. Это не мешало ему наведываться в отсутствие царя и наследника в Царское Село к Александре Федоровне, которая фактически управляла страной и по всем высшим должностным назначениям обращалась за советом к «старцу». Война проходила для России неудачно, и одной из причин таких неудач, как сообщала царица в письмах мужу в Могилев, являлось то, что Ставку до сих пор не посетил Григорий Ефимович и своими наставлениями на победоносный исход не просветил царскую волю. Царю тоже было непривычно тягостно без распутинских наставлений.

Страшные слухи

В днепровском губернском центре, связанном со столицей прямым железнодорожным сообщением, и из прессы, и от приезжих, и, что самое главное, от депутатов Государственной Думы и политических деятелей, зачастивших в Ставку, было прекрасно известно о похождениях Распутина. Недостаток известий восполнялся слухами. Николая II от этих известий и слухов тщательно оберегали.

«Яснее, чем когда-либо, — вспоминал один из будущих убийц Распутина В.М.Пуришкевич, — понял я это 3-го ноября, когда, возвращаясь с поездом моим с Румынского фронта, я был приглашен государем в Могилев к обеду и делал доклад ему о настроении наших армий в районе Рени, Браилова и Галаца. Помню, как сейчас, перед обедом блестящую шумливую толпу великих князей и генералов, поджидавших вместе со мной выхода государя к столу и делившихся впечатлениями военных событий и событий внутренней жизни России. Один за другим они подходили и заговаривали со мною: вы делаете доклад царю? Вы будете сообщать ему положение дел? Скажите ему о Штюрмере. Укажите на пагубную роль Распутина. Обратите его внимание на разлагающее влияние того и другого на страну. Не жалейте красок, государь вам верит, и ваши слова могут оказать на него соответствующее впечатление». Сами же высшие сановники империи предпочитали молчать.

Среди жителей Могилева, наоборот, разговоры не утихали. Могилевчанка Марина Белевская впоследствии делилась впечатлениями: «Самое ужасное, что вместе с приездом государя появился и страшный слух о Распутине. Слух этот варьировался, расширялся и, как снежный ком, облеплялся всякими подробностями и прикрасами. Об этом говорили все с наслаждением, с каким-то нескрываемым интересом, и чем слух был ужасней и грязней, тем он сильнее действовал на воображение. Не помню человека, который постарался бы опровергнуть или хотя бы смягчить страшные подробности этих сплетен. Все воспринималось на веру, никто не хотел этого опровергать.

Говорилось открыто, что Николая Николаевича (дядя императора – от авт.) убрали, чтобы Распутин имел доступ к тайнам командования, что он добивался и раньше приезда в Ставку, но что Николай Николаевич этому противился и должен был сдаться и уйти перед страшной распутинской силой. Хотя ни при Николае Николаевиче, ни при государе Распутин ни разу в Могилеве не был, слухи все же не унимались и, огибая Ставку, называли сообщников, которыми был якобы окружен Распутин…Слухи, что Распутин будет убит, задолго до убийства циркулировали в городе. Кто-то поделился своими планами с любимой женщиной, та со своими приятельницами, и как только было получено известие об убийстве, то, прежде чем в Петербурге, весь Могилев назвал имя того, кто был к этому убийству причастен. Убийство Распутина было встречено с ликованием, всем казалось, что с его смертью изменится положение на фронте, и для самой России откроются какие-то новые перспективы, осуществлению которых препятствовал Распутин».

«Лучше три Распутина, чем одна истерика государыни»…

Между тем Александра Федоровна все более и более настаивала на визите Распутина в Ставку. «От этого, конечно, ничего не изменилось, — вспоминал впоследствии в своих мемуарах могилевский вице-губернатор князь В.А.Друцкой-Соколинский, — так как при слабоволии царя та же воля Распутина, но претворенная в словах, настояниях и просьбах решительной, сильной и вместе с тем, несомненно, преданной царю и обожавшей его императрицы, имела в глазах государя еще больше цены, еще более веса и значения, а отсюда и необходимость быть исполненной… И невольно вновь вспоминается мне здесь трагическая фраза государя: «Лучше три Распутина, чем одна истерика государыни». Мне представляется, это также явилось первым видимым признаком начавшейся гангрены режима».

В армии Распутина не любили, его порочный образ жизни мало соответствовал кодексу офицерской чести, и хотя к услугам офицерского состава Ставки в губернском центре имелся целый квартал «красных фонарей» по улицам Виленской и Быховской, в годы военного лихолетья всем хотелось не продажной, а настоящей любви — с единством чувства и плоти. Местное дамское общество просто боготворило молодых офицеров, и могилевские рестораны, кинотеатры «Чары» и «Модерн», ночной ресторан «На Валу», драматический театр, многочисленные трактиры, рейнские погреба и пивные лавки, несмотря на официально объявленный «сухой закон», из-под полы выполняли любой каприз. Ну а там, где есть вино и женщины, жизнь не кажется такой уж скучной. Но такое времяпрепровождение совсем не напоминало распутинские кутежи с цыганами, когда в оркестр и зеркала летели бутылки шампанского, а в корсаж запихивались мятые кредитки…

Не пускать ни в коем случае

Начальник Штаба Ставки генерал М.Ф.Алексеев также не входил в число почитателей Распутина и открыто об этом заявлял, не боясь попасть в немилость. Царь об этом знал, но также знал и то, каким авторитетом пользуется опытный штабист среди офицерского состава Ставки, и поначалу не затевал разговора о желательном приезде Распутина в Могилев. Из Царского Села же продолжали лететь письма императрицы о необходимости такого визита.

Предоставим слово ставочному офицеру штабс-капитану М.К.Лемке, близко знавшему закулисье императорского окружения: «У Алексеева в самом начале сентября был разговор с царем о желании Распутина приехать в Могилев, и тогда же было решено не пускать его сюда ни в коем случае». Распутин же на почве такого безразличия к своим способностям укрепить царскую волю, исходившую, как он полагал, и от самих могилевчан, стал нашептывать императрице о неудачном выборе места расположения Ставки. В названии города он усмотрел какой-то мистический смысл, исходящий от слова «могила», имевший, по его мнению, негативный оттенок.

Достаточно долго Ставка размещалась в Могилеве, но все это время упорно циркулировали слухи о переносе ее то в Смоленск, то в Калугу, а если начнется ожидаемое успешное наступление, то и в Минск. «В августе 1916г., — продолжал М.К.Лемке, — когда меня уже не было в Могилеве, туда приезжала Александра Федоровна, и вдруг, после одного из завтраков, всегда сдержанная и сухая в отношении Алексеева, предложила ему сопровождать ее по их саду. Взяв начальника штаба за руку под локоть, она спросила его:

— Что вы, генерал, имеете против Григория Распутина?

— Ничего, ваше императорское величество, лично я его никогда не видел.

— Но почему же вы противитесь его приездам сюда? Ведь он так поддержал бы государя. Мы так ему обязаны.

Алеша дважды спасен от смерти его молитвами.

— Ваше величество, глас народа — глас Божий. Я, верный слуга своего государя, готов сделать все для его облегчения, но не могу допустить появления здесь человека, о котором армия и народ единодушно самого отрицательного мнения.

В это время они подходили к дверям дома: императрица сухо простилась с Алексеевым, а он пришел к себе и был уверен, что скоро придется сдать должность другому. Алексеев остался на своем месте. 16 декабря 1916г. Распутин был убит в особняке князя Феликса Юсупова в северной столице, через считанные месяцы рухнула императорская Россия, а затем трагически погибла и вся императорская семья. В Могилев Распутин так и не приехал.

Борис СИДОРЕНКО, mogpravda.by